А.В. ГУСЕВ, старший научный сотрудник Зоологического института АН СССР, член КПСС с 1943 г., участник двух войн, о его исключении из партии [...]. Непосредственным поводом для возникновения персонального дела послужило письмо, направленное 25 августа 1968 г. Л.И. БРЕЖНЕВУ и содержащее протест против оккупации Чехословакии. [...] В ходе дела А.В. ГУСЕВУ вменили в вину и его более раннее письмо о расхищении природных богатств Байкала, Керети и других природных районов, посланное им. А.Н. КОСЫГИНУ, Л.И. БРЕЖНЕВУ и в «Комсомольскую правду». ГУСЕВ указывал, что причина этих действий, ведущих к непоправимым последствиям, — безответственность и безнаказанность высших бюрократических инстанций. Из секретариата КОСЫГИНА и из редакции были получены сдержанно-положительные ответы, а секретариат БРЕЖНЕВА переслал письмо для разбора в первичную партийную организацию. Еще одно письмо, затрагивающее проблемы государственной и общественной жизни и предназначавшееся для отправки А.Н. КОСЫГИНУ, было выкрадено из служебного стола ГУСЕВА комиссией, разбиравшей его персональное дело под руководством инструктора Василеостровского райкома партии О.С. ХМЕЛЕВСКОЙ. Одновременно были выкрадены и письма личного характера, которые также фигурировали в деле. Партсобрание института под председательством О.А. СКАРЛАТО исключило ГУСЕВА из партии 8 декабря 1968 г. [...] Против коммуниста, который знал о письме ГУСЕВА по поводу Байкала и не донес, возбуждено персональное дело.

[...] я испытал на себе такое административное давление – сильнейшее административное давление, при том же очень мерзкое административное давление. Я работал на ВГТРК – на втором канале. И начал снимать все это движение, потому что это народное движение, это был митинг. [...] И я начал это все отсылать само собой как средство массовой информации. Но по закону я не имел права воспользоваться другим каналом как второй. Меня убедительно просили, потом стали проверять. Сейчас же как – тайм-коды пишутся – на какой ты камере снимал, да, на какой машине приехал. Начали смотреть, на какой же я камере снимал то, что мне не поручили. То есть, начали вот эту разную гадость. Потом мне директор ВГТРК, [...], сел за столом и говорит: «Слушай, так и так. В общем, сказали всех нафиг убирать [из профессии], кто только голову поднимает». На самом деле так, я думаю, это не секрет. То есть, вот опять административный ресурс. Я тогда стал снимать в качестве архива. Просто приезжал и в качестве архива уже снимал ролики. Видела, наверное, «Нет геноциду». Стал просто поддерживать это движение. Потом мы сели за столом вот так вот, да, сели за столом. И он… для меня это вообще мерзко было. И он начал загибать пальцы, какую он гадость может сделать, ты понимаешь. [...] Он начал: «Слушай, у тебя на миллион оборудование. Оно у тебя сгорит, я на тебя все это повешу. У тебя там это дело, у тебя там то». [...] Я звоню знакомым своим, с которыми работали: «Сереж, как дела. Сереж, у нас вот такая проблема», я еще на ВГТРК был: «Но нам запрещают. Я тебе потихонечку все это дело. Мне не гонорара, ничего не надо. Ну, просто я тебе отдам и все. Ты от своего имени вот это все, что я перечислил». Везде [на всех телеканалах] запрещено. Где начинается запрет, так сразу начинаются запреты везде.

Но предположим, оптимисты окажутся правы, войны не случится, и с голодом человечество, так или иначе, успешно справится. Ну, а затем?
Затем предполагается развитие цивилизации более «умудренный» и «осторожной». Однако при этом люди столкнуться с, пожалуй, не менее страшной перспективой, основные контуры которой вырисовываются уже сейчас.
Новый термин «биоцид» выражает суть проблемы. Речь идёт об уничтожении всей биосферы. [...]

Вот звенья в цепи преступлений человечества против природы:

1. Загрязнение вод рек, озёр, морей и океанов химическими и радиоактивными отходами, заграждение почв теми же отходами и эрозия почв;
2. Уничтожение растительного и животного мира планеты;
3. Загрязнение атмосферы и изменение её газового состава;
4. Нарушение температурного баланса атмосферы и биосферы.

Я под впечатлением была, я прочитала закон, природо.. ресурс, закон издали, в общем, чтобы разрабатывать полезные ископаемые по всей России. Они что, всю Россию перекопать решили? Поставить на баланс? И разрабатывать эти месторождения будут Америка, Англия, Германия… ну ведь что выходит? Они разобрали уже всю Россию, на куски раздали без боя? Я когда читала, мне так было плохо, у меня даже руки затряслись. Как можно такие указы издавать и голосовать за такие приказы, это вообще нонсенс. Как будто я читала и я была в ужасе. Я сидела и у меня создалось впечатление, что этот закон разрабатывали и утверждали роботы, которые будут питаться металлами и дышать отходами от разработок этих металлов. [...] Будто эти законы писали люди, которые не едят, не пьют… будто эти черноземы, где производятся продукты, сельское хозяйство уничтожить все. Ведь если я понимаю, если бы в этом была необходимость, были технологии какие-то… вот, они говорят, будут рабочие места. Так почему вы колхозы разорили, все животноводство разорили? [...] Зачем уничтожать то, что дает и так доходы, если к этому относиться… с уважением? И с любовью? А мы-то привыкли работать на земле. [...] И наша местность, она предназначена для этого. Я не понимаю тех людей, которые подписывают… они думают, так и будет. Нет, этого так не будет. Уничтожите свой народ – вас тоже уничтожат, вас ведь не оставят.

Серьезность проблемы рекультивации земель признается всеми. Да и трудно спрятать от взоров людей изуродованные окрестности десятков городов на Урале, в Кузбассе, Донбассе, на Кольском полуострова, в Подмосковье, в Экибастузе, Караганде и в новом Ачинском бассейне. [...] Обобщая различные официальные данные, можно утверждать, что горнорудная промышленность и торфоразработки повредили не менее 1,5-1,8 млн.га.
Специалистами по рекультивации давно установлено следующее соотношение: карьер, площадью в 1 га, "обеспечивает" захламление вокруг себя 6 га, и приводит к понижению грунтовых вод, засыханию растительности и другим экологическим нарушениям на площади как минимум 15 на. Максимум — 20–25 га. Учитывая это, можно сказать, что карьеры, шахты и разработки торфа съели не менее 20 млн га территории нашей страны. Следуя излюбленным газетным аналогиям, это можно приравнять к площади Бельгии или других малых стран: получается 7 Бельгий или одна совсем не малая Западная Германия. [...]

Так называемые хвосто- и шламохранилища, отвалы золы и городские свалки занимают в целом по стране около 5 млн. га (1,7 Бельгии). Каждый год под них отводится еще больше земель, чем под карьеры и шахты — 200-300 тыс. га, и если раньше то были бросовые земли, то теперь все чаще свалки вгрызаются в сельскохозяйственные угодья.

[...] нигде в мире и в России нет безопасного способа обогащения медно-никелевых руд. Это одно из самых опасных производств. Надо сказать о том, что добыча у нас осложнена целым рядом проблем. Она осложнена в первую очередь тем, что рудная жила, она находится под 6-ю водоносными слоями. И последний из них – это так называемые соляные растворы. Степень засоления составляет 80—90 грамм на кубический дециметр. Это в 4—4,5 раза более соленая вода, чем вода Черного моря. Какие объемы этой воды, до сих пор не известно. Но известно, что если эти соляные растворы попадут на поверхность, произойдет экологическая катастрофа. Если эти воды... а их нужно откачивать, потому что они закрывают рудное тело, а потом куда-то утилизировать. Если они попадут в Хопер, то Хопер просто погибнет. Если они в результате нарушений технологии смешаются с верхними слоями подземных вод, произойдет засоление почвы. [...] Второе: будет построен горнообогатительный комбинат с тем, чтобы заниматься обогащением. Дело в том, что самые богатые руды, они содержат, ну, 2, может быть 3 % только никеля в руде. [...] Так вот, обогащение до 20% планируется. И процесс обогащения – очень водоемкий процесс. Он требует огромного количества воды. Я задал [на совещании в Общественной палате] риторический вопрос: неужели кому-то в голову придет мысль, что 318 тысяч тонн концентрированной серной кислоты не повлияет на нашу экологию. Это почти 1 тысяча тонн в сутки! [...] Они говорят о безопасности этого проекта. Значит, руду перемалывают буквально в порошок, с тем, чтобы из него выделять те или иные полезные компоненты. А наши руды обогащены такими вредными элементами как сера и мышьяк. [...] Вот эта масса, которая будет поднята на поверхность, и доведенная до состояния порошкообразного, она будет пылить. В наших засушливых и степных зонах пыление этих веществ нанесет колоссальный урон нашей природе. Все это вместе взятое говорит о том, что этот проект нельзя допустить никоим образом. Этот варварский проект, мы пытаемся доказать правительству и президенту, что этот проект надо отменить. Надо сказать, что у нас в стране огромное количество месторождений, которые не находятся в густонаселенных местах. Они в более северных широтах. Здесь температура летом достигает 45 градусов.

В США одни штаты категорически возражают против того, чтобы другие, более богатые, исходя из собственных интересов, размещали в них «грязные» производства. Они называют это формой колониализма… Если американцы или японцы выносят «грязное» производство в страны Азии или Африку, газеты разных стран называют это – и не без оснований – неоколониализмом. Отношения между Москвой и властями Эстонии или Украины можно было бы назвать типичным примером отношений между метрополией и колониями. Так же, как размещение Байкальского комбината не под Ленинградом, в центре страны, а в окраинной слабо развитой Бурятии. Разница, однако, заключается в том, что при «колонизации по-русски» и сама метрополия – Россия и ее жители – ничего не выигрывают, и российская природа эксплуатируется и разрушается ничуть не меньше, чем природа остальных 14 республик.

На самом деле, я потом изучал этот вопрос, дело в том, что в конституциях цивилизованных стран везде есть такое – аборигены решают, разрабатывать или не разрабатывать. [...] Как вот мы здесь живем, мы считаем себя аборигенами. Как там индейцы. Мы имеем приоритетное право голоса. А конституция России – она очень хорошая. [...] Вопрос в том, что она не выполняется. Поэтому в Воронеже сейчас опять нам отказано в референдуме. Ведь мы готовы сделать референдум. [...] Ни вот так вот ехать на каждом углу, чтобы тебя полиция останавливала, а просто сделать один раз референдум. И всё, и сказали бы, нужен никель или нет. Так они, зная, что люди скажут «Нет», отказывают каждый раз. Был в Новохопёрске суд по референдуму – отказали. Теперь в Воронеже тоже отказывают. Конституция наши права конституционные даже в суде не подтверждает. Это говорит о том, что она не работает. Нужно сделать так, чтобы конституция наконец заработала, а президент, который является гарантом конституции, начал наконец-то ее соблюдать [...]. Президентов у нас сколько было, пальцев не хватает. А мы как были здесь, так и остались.

В нашем сугубо материалистическом обществе до предела ослаблены духовные связи с прошлым, с предками, и можно сказать, они почти вовсе отсутствуют, эти духовные связи-нити у нас с нашими потомками. Природные процессы которые нарушает человек, по времени далеко выходят за рамки жизни одного-двух поколений. И законы об охране природы будут эффективными, если они будут совпадать с главными ценностями общества. [...] Ни один серьезный советский писатель, будь он коммунист или не коммунист, не находит иной моральной основы для своих призывов беречь природу, кроме так или иначе закамуфлированные религиозных учений. [...] Иных абсолютных, непреходящих ценностей они найти не могут.
Пример западных стран не даёт оснований для иллюзии о быстром решении проблем дисгармонии человека и природы с помощью религиозных идей. Но несомненно, что именно в сфере развития глубинных, фундаментальных идей о человеческом бытии следует искать такой гармонии, или, по меньшей мере, смягчения дисгармонии.

Все эти бабочки, все эти животные, все эти люди, которые здесь живут — вот это все и есть Прихопёрье. И не в коем случае... я считаю, нельзя это убить. Вот я каждое утро встаю и из окна вижу Троицкий собор. Храм купеческий был, сейчас скажу… в 1837-м был построен купцами. Вот раньше, понимаешь, я его никогда не видела. Я тут живу всю жизнь, а я его не вижу. А он над крышей соседского сарая [показывает]. А вот теперь я его вижу. Я каждое утро встаю, вот сюда подхожу и прошу [со слезами], чтобы беду от нас убрали. Понимаешь? Я всю жизнь здесь живу, я не видела, что он тут рядом. Вот и все. Честно сказать, очень я сомневаюсь, что наша [возьмет], но все равно, бороться надо. Потому что вот мы боремся, а они нам противодействуют, но от нас, я скажу, ничего не зависит. Еще есть его величество случай, еще есть господь Бог, вот как он решит, так и будет. Ни Путин, ни Махмудов [прим.: владелец Уральского горно-металлургического комбината, планирующего разработку месторождений], ни мы со всем своим антиникелевым движением… как решит Господь, так и будет. Конечно, надежда есть, и вера, что как же так: такой наш край, и все погибнет? Не может такого случиться!