[...] я испытал на себе такое административное давление – сильнейшее административное давление, при том же очень мерзкое административное давление. Я работал на ВГТРК – на втором канале. И начал снимать все это движение, потому что это народное движение, это был митинг. [...] И я начал это все отсылать само собой как средство массовой информации. Но по закону я не имел права воспользоваться другим каналом как второй. Меня убедительно просили, потом стали проверять. Сейчас же как – тайм-коды пишутся – на какой ты камере снимал, да, на какой машине приехал. Начали смотреть, на какой же я камере снимал то, что мне не поручили. То есть, начали вот эту разную гадость. Потом мне директор ВГТРК, [...], сел за столом и говорит: «Слушай, так и так. В общем, сказали всех нафиг убирать [из профессии], кто только голову поднимает». На самом деле так, я думаю, это не секрет. То есть, вот опять административный ресурс. Я тогда стал снимать в качестве архива. Просто приезжал и в качестве архива уже снимал ролики. Видела, наверное, «Нет геноциду». Стал просто поддерживать это движение. Потом мы сели за столом вот так вот, да, сели за столом. И он… для меня это вообще мерзко было. И он начал загибать пальцы, какую он гадость может сделать, ты понимаешь. [...] Он начал: «Слушай, у тебя на миллион оборудование. Оно у тебя сгорит, я на тебя все это повешу. У тебя там это дело, у тебя там то». [...] Я звоню знакомым своим, с которыми работали: «Сереж, как дела. Сереж, у нас вот такая проблема», я еще на ВГТРК был: «Но нам запрещают. Я тебе потихонечку все это дело. Мне не гонорара, ничего не надо. Ну, просто я тебе отдам и все. Ты от своего имени вот это все, что я перечислил». Везде [на всех телеканалах] запрещено. Где начинается запрет, так сразу начинаются запреты везде.